Как события 9/11 породили антимусульманскую риторику, которую взяли на вооружение в Индии и Китае

Восприятие мусульман как “других” было преобладающей темой в западном дискурсе на протяжении веков. От крестовых походов до колониализма Запад изображал мусульман жестокими, нецивилизованными чужаками. После событий 11 сентября 2001 года самая могущественная страна в мире вновь обратилась к проблеме мусульманского “другого” для оправдания бесконечных войн, пишет Мобашра Тазамал.

---

Язык, построенный на веках ориенталистской мысли, был кристаллизован в течение нескольких месяцев и лет после 11 сентября. Он определил мусульманское “другое” как изначально насильственное и однозначно связанное с терроризмом.

Сегодня язык определения мусульман как “экстремистов”, имеющих идеологическую предрасположенность к терроризму, используется властями двух самых густонаселенных стран мира: Индии и Китая. Опасность этого не подчеркивается в достаточной мере.

Китай понимал преимущества включения возглавляемого США языка “войны с террором”, и в 2014 году Пекин начал свою собственную “народную войну с террором” против “трёх зол – сепаратизма, экстремизма и терроризма” в Синьцзяне. Это помогло Пекину избежать любой критики и безнаказанно осуществлять свои безжалостные меры.

Тревожные приметы глобальной исламофобии.

Действия КПК в отношении мусульман-уйгуров в Синьцзяне обострились в 2017 году, когда появились сообщения о концентрационных лагерях в этом регионе. По меньшей мере миллион уйгуров и других тюркских мусульман содержались в лагерях, которые власти называли “лагерями перевоспитания”, “центрами профессиональной подготовки” и даже “больницами” с единственной целью – искоренить их веру и культурную самобытность.

Министр иностранных дел Китая оправдал эти лагеря, используя разработанную Соединенными Штатами терминологию борьбы с терроризмом, заявив: “Эти усилия полностью соответствуют тому направлению борьбы международного сообщества с терроризмом”…

Другие авторитетные источники утверждают, что мусульмане-уйгуры страдают “идеологической болезнью”. Для Пекина “болезнь” – это уйгурская культура и исламская идентичность. Это безобидные выражения мусульманской идентичности, такие как посещение мечети, наличие мусульманского имени, наличие Корана в доме, наличие бороды, произнесение “ас-салам алейкум”, использование исламской терминологии, пост во время Рамадана и т.д.

Те, кто избежал ареста, живут в полицейском государстве, оснащенном самыми современными формами наблюдения. Ситуация в Синьцзяне многими названа культурным геноцидом.

Исламофобия и будущее демократий на Западе.

На международном уровне практически не предпринималось никаких действий, чтобы осудить Китай за его безжалостную кампанию, и по соседству в Индии премьер-министр Нарендра Моди и его партия приняли это к сведению.

Моди и его партия Бхаратия джаната (БДП) все чаще прибегают к той же расистской риторике, когда говорят о мусульманах страны, которые составляют 14 процентов от 1,3 миллиарда индийцев.

Они стремятся охарактеризовать индийских мусульман не только как “террористов”, но и как “нелегальных иммигрантов”. “В Индии мусульманское “другое” является оппозиционным и наносит ущерб индуистской нации, которую стремится создать БДП.

Индия Моди тоскует по Индии, которая никогда не существовала. Страна имеет светскую конституцию и считается одной из самых многонациональных и многоконфессиональных наций в мире. Цепляясь за исламофобскую риторику позиционирования мусульман как угрозы, как иностранцев, инородных элементов и даже “термитов”, БДП создает новую Индию, построенную на индуистском национализме, в результате чего миллионы людей остаются под угрозой массового насилия, задержания и/или депортации.

В последние месяцы правящая партия проводит ряд исключительных и антимусульманских стратегий, таких как закон о поправках к гражданству (CAA) и Национальный регистр граждан (NRC), стремясь создать индуистскую нацию. Эта политика строится на определении мусульман как “других”, поскольку она считает индийских мусульман иностранцами.

Снимки из космоса показывают, как в Китае обращаются с мусульманским культурным наследием.

Стремясь делегитимизировать критику, правящая партия развернула нарратив “мусульманин-террорист”. Когда один из самых известных журналистов-расследователей Индии, мусульманин Рана Айюб справедливо отметил, что глава БДП стремился свести мусульман к гражданам второго класса, он был назван “джихадистом”. Такая риторика была призвана обесценить критику журналиста.

Не только индуистские ультраправые ухватились за этот язык, СМИ и социальные сети также сыграли свою роль в превращении этой риторики в мейнстрим. К примеру, после короткой речи, произнесенной студентом Шарджилом Имамом против поправок к гражданству, во многих СМИ он был назван “радикальным исламистом”.

Такие слова, как “радикал”,”экстремист”,”террорист”,”джихадист” – все это часть лексикона борьбы с терроризмом, который был выдвинут на передний план после 11 сентября.

Этот дискурс был почти исключительно применен к исламу и мусульманам, что привело к общепринятому мнению о том, что ислам и мусульмане однозначно связаны с терроризмом. Эта риторика часто используется государственными властями для делегитимации политически активных мусульман, в свою очередь, маркируя их как угрозу.

В случае Китая власти стремятся изобразить борьбу мусульман-уйгуров против колонизирующей державы и десятилетия бесправия как “экстремистскую” деятельность. В Индии Моди принял дискриминационное законодательство в стремлении создать индуистскую нацию.

Дискурс после событий 11 сентября – это любимая и эффективная тактика правительств всего мира. От коммунистического Китая до крупнейшей в мире демократии в Индии исламофобский нарратив, возвышенный и широко распространенный Соединенными Штатами, используется для того, чтобы безнаказанно ущемлять права сотен миллионов мусульман по всему миру.

В Индии бойкотируют Макдональдс за продажу халяльного мяса.

Исламосфера