Становление суфия: ан-Нувайри о возвышении Чингисхана
Египетский историк XIV века ан-Нувайри показывает Чингисхана как суфийского аскета, проявляющего духовное стремление к Аллаху. Чем вызвана такая интерпретация?
Египетский историк и государственный служащий Шихаб ад-дин ан-Нувайри (1279-1332) является автором одной из трех наиболее известных энциклопедий эпохи мамлюков «Предел желания относительно дисциплин адаба» («Нихаят аль-араб фи фунун аль-адаб»), состоящей из 31 тома. Пятая книга этого гигантского труда содержит династическую историю, включая значительный раздел, посвященный монголам. В ней приводится любопытный отрывок, касающийся Чингисхана.
Ан-Нувайри рассказывает, что Чингисхан, будучи молодым, спросил у одного еврея, как Моисей, Иисус и Мухаммад достигли такого высокого положения и великой славы. Еврей ответил, что они любили Бога и посвятили себя Ему, и таким образом Он даровал им их высокое положение. Чингисхан спросил: «А если я буду любить Бога и посвящу себя Ему, даст ли Он мне это?» Еврей ответил: «Да, и я также должен сказать тебе, что в наших книгах говорится, что ты создашь династию». Тогда Чингисхан оставил свое ремесло (а он, как сообщает ан-Нувайри, был кузнецом) и обратился к аскетизму – тазаххуд. Он ушел в горы, чтобы жить в уединении, употреблял только дозволенную, мубах, как пишет автор, пищу. Вскоре распространилась слава Чингисхана как аскета. К нему приходили люди, но он не разговаривал с ними, а только показывал им, чтобы они хлопали в ладоши. Они делали это, повторяя: «Йа Аллах, йа Аллах, он хороший», а Чингисхан танцевал. Ан-Нувайри пишет что, хотя Чингисхан занимался этими практиками, он не придерживался определенной религии, а посвятил себя исключительно любви к Аллаху. Он жил в уединении, пока Бог желал, чтобы он оставался в таком положении.
Этот отрывок вызывает затруднение у исследователей. Вполне очевидно, что в жизни Чингисхана такой случай врядли реально присутствовал. В связи с этим возникает вопрос, зачем он был введен автором. Кто-то считает, что это призвано отразить тюркские и шаманские корни Чингисхана. Согласно другой, более правдоподобной версии, автор явно проецирует образ суфийского аскета XIV века на фигуру Чингисхана, показывая его как человека, проявляющего духовное стремление к Аллаху, несмотря на свое неисламское происхождение.
Ислам в Монголии: от запретов Чингисхана до саудовских спонсоров.
С самого начала ан-Нувайри пытается сформулировать возвышение Чингисхана по традиционным суфийским канонам, начиная с его разговора с евреем. Вопрос о Моисее, Иисусе и Мухаммаде закладывает основу для религиозных стереотипов, которыми пронизан этот эпизод. Значение этих фигур в исламской традиции неоспоримо. Вложив их имена в уста Чингисхана, ан-Нувайри показывает, что тот знал о них и признавал их великую роль в истории человечества. Это подтверждается его следующим вопросом к еврею: «А если я буду любить Бога и посвящу себя Ему, даст ли мне Бог это [высокое положение]?» Более того, тот факт, что собеседник Чингисхана является евреем, а не христианином или мусульманином, и упоминает, что в иудейских писаниях говорится о Чингисхане и его будущей славе, является наиболее очевидным намеком на утверждение мусульман о том, что в этих писаниях существуют ссылки на Мухаммада.
Вместе с этим текст не следует рассматривать как оправдание власти монголов в смысле обладания ими божественной благодатью. Упомянутые заявления скорее призваны объяснить мусульманскому сообществу их успех. Кроме того, упоминание божественного одобрения, которое получил основатель Монгольской империи, может отражать обвинение со стороны ан-Нувайри в адрес властей. Автор, возможно, имеет в виду, что возвышение монголов является божественным судом над правящей элитой мамлюков того времени, находящейся в упадке.
Тармаширин – хан, способствовавший распространению ислама среди монголов.
В любом случае ясно, что с самого начала этого эпизода намерение ан-Нувайри состоит в том, чтобы изобразить Чингисхана в терминах, которые были бы понятны его мусульманской аудитории. Его уединение в горах вызывает в воображении суфийский мотив отрицания мира с сопутствующей изоляцией от общества. А танцы Чингисхана под хлопанье в ладоши явно описывают суфийский зикр и проецируют такую форму духовной преданности на этого деятеля. В восклицаниях: «Йа Аллах, йа Аллах, Он хороший», которыми сопровождались эти танцы, повторение фразы «Йа Аллах» (О Аллах), представляет собой типичный зикр. Однако интересна следующая фраза, которая в оригинале звучит как «яхшидир», т.е. «хороший» на тюркских языках, хотя сам «Нихаят аль-араб фи фунун аль-адаб» написан на арабском языке.
Подчеркивая, что Чингисхан не был приверженцем какой-либо формальной религии, ан-Нувайри четко показывает, что не считает его мусульманином, несмотря на его образ действий, близкий к суфийскому. Но в то же время он не порицает монгольского завоевателя за его веру. Напротив, он хвалит его как истинного искателя Бога, посвятившего себя любви к Нему так, как он умел.
Таким образом, автор не пытался представить точное описание возвышения Чингисхана, а старался создать образ великого вождя, человека, который с ранних лет имел духовные желания и стремления. Суфийский аскетизм, похоже, предложил ан-Нувайри наиболее логичный шаблон, по которому можно построить такой образ. Для египетского автора, жившего в Каире XIV века, который был определенно знаком с суфийскими практиками и, вполне возможно, непосредственно связан с ними, модель суфия, по-видимому, была наиболее логичной для выражения этих черт характера. Вместе с этим, вероятно и то, что, как влиятельный чиновник в мамлюкской администрации, он мог использовать свою работу как обвинение в адрес властей.
Исламосфера
Источник:
Armstrong, Lyall «Title The Making of a Sufi: al-Nuwayrī’s Account of the Origin of Genghis Khan»